БИОГРАФИЯ /// Pasha Guk «Мама! Мама!» - удручающе кричал мальчик с заплаканными глазами, глядя на плывущее тело красивой, казалось бы, сильной и амбициозной девушки в белоснежном платье. Своими маленькими шажками он пробежал достаточно много тем морозным вечером в попытках догнать уже белоснежного и бездыханного человека, который навсегда пропадёт из его жизни. Он думал, она просто решила искупаться в десятиградусный мороз, и не понимал, почему со слезами на глазах она собиралась плескаться в воде. Ей просто надоело существовать в этом мире и она не нашла ничего лучшего, чем оставить своего трёхлетнего сына одного на мосту, с кульком конфет. Тело выловили, похоронили в безымянной могиле всё в том же белом платье, и с того самого момента мальчик больше не видел своей матери. … Обычные будни, беззаботная жизнь молодого человека в большом городе. Такие ухоженные улицы, освещенные желтым светом старых фонарей и белой луной, яркие парки и скверы, полностью забитые дружелюбными и смазливыми лицами в столь поздний час. Одно лицо выделялось среди них, лицо благородного и доброго мальчика, настолько зацикленного и сердечного. От одного пребывания с ним возникало чувство комфорта и защищённости: его карие глаза были наполнены такими душевными чувствами, что не успевал оглянуться, и ты уже тонул в них, тонул в искренних чувствах доброты и сердечности. Его внешность была прекрасна, словно актёр с обложки глянцевого журнала - эти карие глаза сочетались с чёрной челкой и круглым лицом, высоким подбородком и широкими плечами. Он любил носить шарфы, которые достигали его коленей, тонкое серебряное кольцо на мизинце левой руки, плитку горького шоколада за пазухой своего осеннего пальто. Уверенным шагом он шел по главной дороге местного сквера в любимой жёлтой курточке, черных штанах и портфелем. Он шел не с учёбы и не с работы: его именно в этом сквере, где проходит широкая река, настигало некое знакомое чувство, словно дежавю, будто он уже здесь бывал. Нет, он не помнил свою мать, но со слов знал о случившимся. Его домик, доставшийся от матери, был в частном секторе города, отдалён от всей суеты, которая была ему по нраву. Лишь там были двухэтажные дома американского типа, вечно украшенные на различные праздники, будь то хэллоуин или рождество. Глянцевая черепица отражала солнечный свет на кроны высоких деревьев, представляя их в новых цветах, а большие окна домиков дружелюбно кидали ярких зайчиков всем проезжающим мимо машинам. Эти окна смотрели друг на дружку, а прищурившись, с одного такого окна можно было увидеть жизнь своих соседей, зачастую веселые праздники и вечеринки. В такие моменты его настигала грусть, ведь лишь он, на своей яркой улице, сидел осенней погодой с большой кружкой латте, кружкой столь прекрасного напитка. Большой круассан украшал небольшую белую фарфоровую тарелку – это был его завтрак, чудо французской кулинарии и любимый кофейный напиток. Падали листья, с каждым днём наступление зимы всё больше давало о себе знать, она смещала осень, столь красивую и золотую. Множество улиц были заполнены в это воскресенье велосипедами и ретро автомобилями жителей этого района, нет, это был не рабочий день, а массовая подготовка к хэллоуину – празднику детей и молодёжи. Момент. И уже к нему подходила пожилая соседка, жаждущая завязать диалог с каким-нибудь собеседником. «Я помню твою мать, Мэделин, помню тебя еще маленьким, - сразу же начинала она. – Твоя мама была такой красивой… Даже что-то пыталась писать». Мэделин действительно писала, так, после нее остался всего-то один рукописный лист: «Парень. Девушка. Желанье. Идейность. Преданность. Страданья. Мысли. Выдумка. Признанья. Пытка. Каторга. Молчанья. Матарство. Рюмочка. Терзанье. Кротость. Хныканье. Принятья. Мысли. Выдумка. И смерть». Уже повзрослевший мальчик множество раз перечитывал эти строки. Это было самое противное чувство в его жизни. Нет, всё-таки оно было не противным, оно было жестоким. Его сердце билось как никогда сильно, ладони рук становились ледяными, ноги подкашивались, а душа болела, она становилась настолько тяжелой, что тянула камнем его вниз. Круглые сутки на его лице был написан сигнал о помощи. Его лицо приобретало бледный оттенок, словно неизлечимо больной человек, а круги под глазами после бессонных ночей и круглосуточных мыслях о поступке своей матери придавали и без того больному виду трагичность и пагубность ситуации. ... Я устал. Допишу на досуге)
Открыл, увидел, что слишком многа букаф и не стал читать даже, лучше просто напишу, что Гук - вор. Спасибо за внимание.